Колхоз «Заря» (в настоящее время поселок Заря Ачитского района Свердловской обалсти) в советские годы был образцово-показательным. Его любили посещать журналисты,  кинематографисты, писатели. В августе 1942 года в Уфимке, Ачите и, конечно, Заре побывала известная писательница Мариэтта Шагинян. Свою поездку она описала в дневниках. Интересно, что после войны о той же самой сельхозартели Заря вышел фильм. Я его разместил после текста, дабы человек, прочитавший записки Шагинян мог своими глазами представить тот самый колхоз «Заря» и того самого председателя Тернова…

Фрагмент текста с сайта militera.lib.ru

10/VШ 1942.

Выступление завод перенес на четверг. Уговорились с Тагильцевым ехать в колхоз «Заря» к очень интересному председателю колхоза Тернову. Вечером у меня инженер Дранников, написавший книжку «Обмен опытом тысячников», говорят, очень дельную, и сам он произвел на меня приятное впечатление. Полтора года работал в Америке, партиец. Его специальность – холодная обработка металла. Уговорились встретиться тотчас по моем приезде. В час ночи легла, одетая, поспать, а в 2.30 ночи, уже созвонившись с Тагильцевым, вышла из дому с рюкзаком за плечами. Ночь прохладная, и очень хорошо мы прошлись до вокзала. Поезд отходит в 4 часа. Легли на верхние полки. С нами едет учительница, ребята которой (школа № 84, ученики 14-15 лет) все работают сейчас в колхозе «Заря», и она сама едет туда до конца уборочной. Рассказывает, что туда перебрался мединститут. Часть его – в соседнем колхозе.

Приехали на станцию Уфимка. Мягкий пейзаж и день, за которым чувствуешь осень. По телефону Тагильцев долго не мог дозвониться председателю колхоза Тернову, наконец тот отозвался и обещал выслать лошадь, но мы ее не дождались, а все пошли по прекрасной лесной дороге пешком. Воздух. Поля клевера, от которого дыхание захватывает – густой аромат. Навстречу – телега уральская, без рессор, но, как мы убедились позднее, удивительно не тряская, устойчивая и удобная; на ней иногда приделан плетеный коробок, сидеть в котором очень удобно: кучер не на кучерском сиденье, а в самом коробке.

Проехали в деревню, въезд в которую закрыт большими, на всю улицу, воротами. Эти ворота раскрывает ватага маленьких босоногих ребят с криком «дайте денежку!». Тагильцев бросил им 15 копеек. Это древнейший уральский обычай. За этой деревней – густое поле нескошенного клевера, оставленного на семена, потом – нескончаемые поля овощей. Сперва показался огромный барак типа оранжереи – пустой внутри: там сейчас живут медики из Свердловского медицинского техникума, ими сейчас очень недовольны – плохо и мало работают. Подъезжаем к правлению – это длинный дом, поделенный надвое; в правой его половине – школа. Ребята с восторгом встречают нашу попутчицу, учительницу. Председателя мы долго не видели…

Когда мы стали спрашивать в правлении, как сейчас обстоят дела в колхозе, нам ответили, по крестьянскому обыкновению, что неважно, градом 10 июня выбило огурцы и рожь…

Видя, что председателя все нет и нет, позвонили в район секретарю райкома Коновалову. Он сам обещал приехать и покуда посоветовал посетить звеньевую – знатную старуху колхоза Марфу Александровну Попкову. Мы так и сделали. Она живет через двор от правления, по правую от него руку, в чистенькой хате, хорошо построенной (горницы в уральских хатах большие, кое-где топятся печи, тепло, уютно, но всюду уплотнено до крайности: 3-4 семейства в хате)… Марфа Александровна Попкова – высокая приятная голубоглазая женщина 55 лет, с исплаканным лицом – один сын погиб еще в финскую кампанию, другой, младший, в армии, и от него нет вестей. Сноха с внуком отделилась, суд ей присудил корову, а Марфе Александровне – – избу, и с тех пор живет она одна, колхоз дал ей корову, за которую она выплачивает. Марфа Александровна пожаловалась на то, что молодые ее стали задевать – почему она первая да первая. В газетах ее хвалят, а это возбуждает зависть, и они нападают на нее, а сама она на вопрос, нет ли среди молодых кого-нибудь, кто мог бы работать, как ее смена, ответила раздражительно: «Пусть их попробуют, все равно ничего не выйдет, вы пойдите в поле, сравните их работу и мою». Нездоровая психология, никто ей не объясняет, что к молодняку нельзя так относиться. Записываю ее словами:

«300 трудодней у меня обязательно будет. В прошлом годе было 400, а в этом годе маленько послабже стала, мне 55, 56-й, – так 300 думаю, что да. Что мы на трудодень получаем? Хлеба получили полтора – два кило на трудодень, а нынче обстановка сама не позволит много дать. 3-4 рубля деньгами. За своим хозяйством мы не гонимся, приусадебных нет. (Это, между прочим, неверно – приусадебные есть, и большие, а картофель в них стеной стоит.) Я депутат райсовета в Ачите. Мы только с 35 года отделились от Ачита. Это место темный лес был, мы сами вырубили и выкорчевали. Я робила 12 годов, меня ничего, не обижают, а люди нападают – дескать, тебя в газету, а нас никуда не выдвигают… Районная газета обо мне материалы напечатала, а тем и невзлюбилось. Они надсмехаются, мне за это бедно (обидно!). Война помешала достраивать колхоз».

Сейчас они поставили один сруб на школу, зимой там учатся дети. Больница у колхоза своя, хорошая. В 39 году получила она свидетельство с Сельскохозяйственной выставки за хорошую работу. Два раза побывала в Москве на ВСХВ, это приносит большую пользу. Ее звено первое объявило себя фронтовым.

Дальше опять продолжаю словами Марфы Александровны: «Свое звено я учу. Была я бригадиром. Были у меня люди, спали на парниках, а сейчас у меня нет людей. А эвакуированным неинтересно, ссылаются на плохое питание, отсутствие одежды. Во время уборки нет людей, перебрасывают с огородов на зерно, на покосы. Я учу как агроном, жница, умею владеть серпом. Лук мы сначала рыхлили, сейчас землю разгребли, пригнули перо к земле, чтоб рос он в голову. Картошку посадили, раз пять бороним. Рыхлили почву, культивируем междурядье, чтоб корка не делалась, чтоб земля была не грубая, потом окучиваем два раза, руками заправляем, когда в последний раз. Овощи любят уход. За каждым листом любят уход. Капусту надо открыть, проветрить, рыхлить».

Мы пошли с нею смотреть огороды. Под ясным жарким солнцем в дивном аромате лугов (передать нельзя!) мы прошли с Марфой Александровной по полям. Все, что ближе к Уфимке (правое крыло огородничества), осмотрели. Массивы огурцов, поле помидоров – сейчас их много и они зеленые, сорта низкие, стелются по земле, но все будут ярко-кумачового цвета. Парниковые красны, как кровь, и очень вкусны. Потом массивы картофеля. Трех сортов: эпикур (ранний с темным листом), лорх и народный – поздние сорта.   Лорх – самый плодовитый. Обойдя прекраснейшие огороды, Марфа Александровна угостила нас огурцами и крохотными порозовевшими помидорышами. Мы вышли на лесную опушку и увидели, как гонят смолье, то есть из угольного газа (древесного угля) вырабатывают смолу и скипидар. На этом месте в 28 году был, как уже сказано, лес. Его корчевали все – дети и старики. Пней осталось множество. Их жгут, а пни и сейчас есть. Из этих пней, изрубленных на куски, бледный старик – раскольничьего типа, в бороде, молчаливый, Дмитрий Тарасович Калистратов – и гонит смолье.

Вернувшись с прогулки по огородам, мы пообедали у Марфы Александровны помидорами с луком и в сметане, сбитой на масло (очень вкусно), и горячим молоком с домашним хлебом. А после обеда пришел к нам в избу и долгожданный Александр Порфирьевич Тернов. Это невысокий парень с узенькими, часто как бы слепнущими и закрывающимися глазами (слипающимися как бы от усталости)… гладко остриженный, с черным черепом, сутулый, невзрачный, когда наденет очки, кажется действительно слепым. Но, как впоследствии оказалось, человек это очень быстрый, нервный, совершенно деловой. Говорит трудно-быстро.

«Первая наша задача – обеспечить хозяйство всем, чем необходимо. А вторая – жилплощадь и бытовая культура. У нас работает сейчас в полях один людиновский локомобиль в 38 лошадиных сил – и то полная революция в нашем хозяйстве: почти ничего мы не имели, а сейчас построили лесопилку, локомобиль поставили, лесорамы… Все дело в том, что мы чрезмерно расширили посевную площадь. Надо, чтоб из города дали людей. Нам надо много помощи. Люди – молодежь, девушки 16-20 лет, – не работали вначале, сразу ожидать от них помощи нельзя. Они приучаются к работе постепенно. Большинство работает добросовестно, но их надо учить. Есть тенденция, чтоб их особенно вкусно кормили, но это неверно. У нас всего было достаточно, была посуда, но сейчас – на большое количество людей – не хватает, и со столовой мы попали в неловкое положение. Через неделю открываем большую столовую и хлебопекарню, котлы есть, и есть чем лудить, и есть кому лудить. Тащим нужных людей в колхоз и приспосабливаем. У нас 128 дворов, но у некоторых еще дворов нет. Мы начали еще до 1941 года развертывать производительные силы колхоза, расширять, укреплять хозяйство… За март-апрель отстроим 18 квартир, выделим на это специальные средства. В нынешнем году продвинулись. Война застала нас на развертывании, и бытовую часть программы мы не выполнили…

И в нынешнем году хозяйство наше окрепло. Если в прошлом году мы засеяли 63 га с напряжением, то сейчас, отправив в армию лучших людей, мы посадили 130 га картофеля, вдвое больше, зерновых 700-800, овощное хозяйство расширили на 187 га. Создали механизацию хозяйства, электростанцию усилили, у нас 5 моторов, лесопилка – и отходы с нее идут на мотор. Оборудуем водопровод на животноводческую ферму…»

Тернов говорил очень интересно. Потом мы пошли на конюшню, сели там в коробок и на горячей лошадке поехали осматривать все хозяйство. Конный двор – на нем огромные баки для квашения капусты, деревянные, на 75 центнеров. Делает их ленинградец (из Луги), приятный и культурный парень, раненный на фронте и попавший сюда. Едем полями лука, моркови, сахарной свеклы, столовой свеклы, капусты – необозримо. Капуста Марфы Александровны Попковой (ее звена) очень крупная, хорошая, выгодно отличается от соседнего звена. Дальше – лесопилка, локомобиль, свинарник, коровник… Все, что мы видели, весь колхоз – еще в стройке, все это молодо, элементарно, но во всем видна мысль. Сухонький, дельный человек Тернов (с хитрецой, то есть маской простака для внешнего мира) – творец, деятель, организатор. Он из тех, кто не шутит ни жизнью, ни отношением к людям. Дальше идут бесконечные поля прекрасного картофеля. Его так много, что вынесло за гряды, и лошадь едет по картофелю, давит его. Сажали картофель не глазками, а целой картошкой, и Александр Порфирьевич говорит, что так лучше – картофель выходит крахмалистей и с ним меньше возни…

В дороге Тернов рассказал о себе. Он родился в Ачите, родители были крестьяне. В роду были крепкие хозяева, но отец был простой, широкий человек, с фантазией. Сам он крестьянствовал тоже до войны 1914 года, но во время войны пошел на фронт. Побывал в Финляндии, видел Европу. Ему очень понравилось европейское рациональное ведение хозяйства. По-видимому (это я от себя), он захотел создать у нас европейскую культуру, но своими руками, без хозяев, и это было нервом его понимания коммунизма. Стал председателем нового колхоза. Было в нем всегда несколько десятков домов. Решил ограничиться этими домами и пошел развивать хозяйство.

В полной темноте мы приехали к нему домой. Изба Тернова заполнена беженцами… Мать с дочкой. Военный без ноги. Изба – две внутренние горницы – чистые, убранные, светлые, но без мебели… Передняя (кухня) и сенцы грязны, неуютны; две девочки Терновых – Тамара (старшая) и Валя (младшая) – кинулись навстречу, протягивая на ладошках черные, терпкие ягодки черемухи, «уральский виноград». От ужина я отказалась, и жена Тернова Клавдия Гавриловна постелила мне на полу в горнице (сами они спят на воздухе), а чтоб клопы не кусали, обложили вокруг всей постели ветками полыни, связанными вместе; и я действительно заснула как убитая.

12/VIII, КОЛХОЗ «ЗАРЯ» АЧИТСКОГО РАЙОНА.

Утром началась отправка домочадцев на работу и снабжение их провизией: в пузыречки сливали через воронку мед. Женщина пекла крендели из кислого теста. Вкусные щи из свежей капусты, крепко подбитые мукой (нечто вроде тюри), огурцы, баранки, по стакану молока, а после него чай. Разговор с Александром Порфирьевичем Терновым, очень здоровая критика, которую можно выслушать с пользой. Тернов:

«За каждый свой шаг в строительстве колхоза я должен расплачиваться натурой. Водопровод для коровьей фермы имеет огромное значение в условиях войны. Для него у нас не было труб, инструмента, специалистов… Из-за 500 метров труб пошли клянчить по Свердловску… Агрономы живут в тысячу раз хуже, чем инженеры, а ведь они – те же инженеры [инженеры] полей, они очень нужны стране. Для разведения картошки у колхозов не было заинтересованности, поощрительных цен. Был опубликован правительственный указ по поводу хлопка, свеклы. Но ни картошки, ни капусты он не коснулся. Мы сдаем их государству по невозможно низким ценам, не окупающим их транспортировку, – капусту по 10 копеек кило, картошку по 12. Считаю, что необходимо поднять госцены до рубля за кило. Урал жил без овощей до войны, на всем привозном. Сейчас необходимо подвести прочную базу под уральское огородничество, поддержать вспыхнувший у населения к нему интерес. Очень неправильно происходит отоваривание деревни. В районе открыли 2 раймага и 1 сельмаг… Колхозники шли за 30-50 километров и становились в очередь – авось что-нибудь достанется… Прошлую осень в Красно-уфимске во время уборки в конце августа на несколько миллионов [рублей] продавали мануфактуру. И она продавалась только там. Люди бросали убирать хлеб, шли туда, жили там неделями. В эту уборочную нет ничего, обуви нет… не дают вырабатывать свою кожу, а то мы бы сами справились. Соли еще не завезли, и стоит под угрозой срыва засолка и закваска капусты и огурцов. Гвоздей не хватает. Мне приходится быть завхозом, а не председателем, так много времени уходит на раздобывание нужных вещей.  Беда в том, что Сельхозснаб ничего не получает, гвоздями ему запрещено снабжать колхозников, и приходится всюду ездить самому, а дома – колхозное хозяйство без руля и во второстепенных руках, и мы от этого страдаем. Чтоб достать 500 метров труб, я несколько лет ездил за ними в Свердловск. И в таких условиях мы проводим механизацию хозяйства – [строим] сушилку, сортировку, электростанцию, водопровод и т. д. Чтоб из этого положения выйти, надо, чтоб Сельхозснаб обладал большими резервами. Мне надо два центнера гвоздей на стройку, а мне дают 20 кило, и мы, где придется, там и покупаем».

В это время зашел Тагильцев, сказал, что нас ждут в кузне, где Тернов собрал работников медтехникума, и надо с ними провести беседу…

Под навесом кузни собралось человек 50-60 народу. Девушки с неподвижными лицами, одеты тепло (день холодноватый), среди них – недовольные и пасмурные… Эта молодежь из медтехникума мнит себя большими специалистами, часто вымышляет болезни, чтоб отлынивать от работы. Перед ними выступила удачно, рассказала о том, как в наше время горбом давалось образование, как д-р Прозоровский, вышедший из народа, 8 раз поступал учиться на врача и 8 раз за невзнос платы исключали его, как они обязаны советскому строю, и сейчас, когда родина просит от них помощи, стыдно не помочь ей. Сказала, что их поведение сейчас – это характеристика на всю жизнь; мозоли на руках заживут, а пятно на совести никогда не стирается; война пройдет, и веселье, и отдых, и природа, и танцы будут, а вот если спросят тогда: «Чем вы помогли родине в трудные дни?» – как у них повернется язык ответить, что лодырничали, и т. д. и т. д. В общем, как будто тронула их, многие лица потеплели, и Тернов, подойдя, очень серьезно сказал мне спасибо, а это человек, зря слова не говорящий. Видимо, он верит, что в работе будет перелом.

Оттуда опять назад в управление…

В управлении уже находился приехавший из района секретарь райкома Анатолий Павлович Коновалов, хороший русский парень в черной сатиновой рубашке и сапогах, ладно скроенный, умный и культурный. С ним мы собрались ехать в район. Он был не один, а с директором Ачитской МТС Даниилом Григорьевичем Мерзляковым, своеобразным человеком, [он] тоже высокий, худой, чернявый, усатый… Мы с Коноваловым, прежде чем сесть в «фордик», поговорили. Район Ачитский – сельскохозяйственный. 72 колхоза на весь район и только один завод, стеклодувный, возле станции Уфимка.

«Огородничеством в этом году занялись все, одни хорошо, другие плохо. А сейчас решаем вопрос закваски капусты, чтоб она не погибла. Это важный вопрос. В этом году строим 87 чанов (виденные мною бочки) по 150 центнеров в каждом для квашения капусты. Соль для этого частично уже есть, а частично дадут – несколько тонн. С марта решали эту проблему, не все понимают, приходится вдалбливать». Коновалов не нахвалится на красоту своего района – хотя он сам человек заводской, но, видно, сельское хозяйство его уже забрало: «Какие у нас места! Погодите, еще увидите! У нас есть старый Московский тракт, он так до Москвы и тянется. Весь он усажен в ряд по обе стороны дуплистыми вековыми березами, плакучими. Вот поедем, увидите».

И мы садимся и едем. Уже вечереет, необъятные полевые просторы вокруг, стоят и ровно, в одну сторону, кланяются чистые, золотые овсы («овсы хороши нынче», как говорилось у русских классических писателей Л. Толстого, Тургенева). Первая деревня, куда мы приезжаем, – татарская. Название Гайны, а колхоз называется «Арасланово» (то есть – богатырское). Здесь мы видим в поле неподвижный комбайн. За этот день погода буквально раз 20-25 менялась каждые 10-15 минут. То дождь, темно, холодный ветер, то солнце, жарко, тишина; то опять налетели тучи, затянуло, холод, дождь пошел, и так без конца. Комбайн отказался брать мокрые колосья, и еще какая-то поломка в нем, Мерзляков тотчас же со вкусом полез в машину и выпачкался в машинном масле. Я любовалась девушками на комбайне, особенно хороша одна, в комбинезоне, грациозная, хорошо сложена, лицо каменно-неподвижное, кажется надутым, как у всех уральских красавиц, но в улыбке делается добрым и детским. Зовут ее Шура, она помощник бригадира на комбайне, в прошлом году перешла с трактора. Тем временем подошел молодой красивый татарин в фетровой шляпе и пиджаке, председатель колхоза, и между ним и Мерзля-ковым возгорелся спор. Председатель колхоза, видно, не желает возиться с комбайном (это трудная машина, капризная) и уверял, что они руками лучше и скорей уберут. Вообще тут страстная тяга к ручному труду, к косе, серпу. Починили комбайн, проглянуло солнышко, стало опять тепло, и пошел комбайн по полю.

Миновали Гайны – множество гусей, хорошие, крепкие, вновь отстроенные мосты, зажиточность. Позднее на станции мы видели татарскую девушку, разодетую в узкую крестьянскую юбку (похоже на украинскую плахту) и в вышитый фартук (огромными не то башнями, не то якорями).

Из этого колхоза поехали по лесам и полям дальше, и в дороге Коновалов рассказал мне о главных колхозах своей области. Очень богатый колхоз имени Кирова и колхоз «Красный ключ» – в центре самого Ачита (в центре Ачита, большого села, [всего] 4 колхоза). Кировский колхоз имеет животноводство и полеводство, а овощами не любит заниматься. В народе он не нуждается, колхоз богатый, хорошо платит, и к нему идут люди работать из райцентра, идут охотно. Он из поселка привлек и рабочих и служащих… Занимаются люди в учреждениях с семи до трех, а с четырех идут в поле и до темноты. Есть учреждения, мобилизовавшие всех своих работников.

«Красный ключ» работает неплохо, у него много овощей, хлеба и урожай удивительно высокий. Колхоз во время войны улучшил работу, борется за урожай. Колхоз «Урал» очень хорошо работает, перегнал колхоз имени Ворошилова (оба они дальние), у которого нелады с зерновыми.

Мы проезжаем районный центр и едем в колхоз имени Ворошилова, это за 25 километров от районного центра. Колхоз в этом году сделал новое для себя: посадил много картофеля и капусты. Урожай картофеля очень высок, выше прошлого года. Есть в районе несколько артелей кустарей – делают гнутую мебель из дерева илима, мочало из лыка, старик один нашелся – [делает] деревянные ложки. Топоры, корыта, чашки делают. Рассказывал Коновалов и о себе – он из Березников, заводской, 9 лет проработал в Свердловске, полтора года в Ачите, перед войной сюда направлен. Подъехали мы к колхозу – управление на пригорке, в высоком круглом здании белого цвета, где раньше был не то монастырь, не то собор… Дети из свердловской школы № 6, работавшие в этом колхозе, позвали нас с Коноваловым к себе. Мы к ним поднялись по неимоверно крутой лестнице. Девочки 15-16 лет. Все на нарах, почти босые, в летних вещах, продрогли (дни уже холодные). У троих острый суставный ревматизм, одну сегодня отправляют домой; у другой крупный вздутый фурункул на ноге – фельдшер за незнанием… заливает его йодом. Дети раздражены, жалуются на голод, просятся домой, не хотят ничего слушать… Мы вышли оттуда удрученные. Коновалов резонно решил, что больше месяца держать детей нельзя. Оттуда пошли смотреть чаны и огороды, но было уже темно, сыро, я промочила ноги.

13/VШ.

Удивительно хорошие люди есть среди старых крестьян, особенно старух. Хороша была Марфа Александровна Попкова, а здесь познакомилась с Анной Михайловной Турышевой, старой больной женщиной, заведующей столовой, – душевный, чистый и твердый человек.

Я было собралась ехать, но Коновалов не пустил. Он попросил сделать доклад для местного актива на тему «Роль интеллигенции в Отечественной войне», и я этот доклад нынче весь день готовила, а вечером сделала, и это было одно из лучших моих выступлений в жизни: перед колхозным и сельским активом, 30-40 человек, из них 5-6 местной интеллигенции (врачи, агрономы)… Очень тепло проводили меня. Ночью пришла удовлетворенная.